Там за москвою рекою

Там за москвою рекою

Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal

Там вдали за рекой: чекистская, казачья, каторжанская, кулацкая, цыганская. Три века

Я помню эту песню с детства. Вот такой —

Мне пела ее мама вместо колыбельной. Фильм был уже потом — и, может быть, не будь в нем песни, не понравился бы он мне. Ну, да я не о себе — о песне.
Текст написан в 1924 году. Автор — Николай Кооль. Даже не так — непременно не просто так, а «комсомолец Николай Кооль», музыка значилась всегда народной. Эстонец Кооль, чекист, поэт и переводчик, опубликовал ее в курской газете под псевдонимом Колька-лекарь.
Его текст такой —

Там вдали, за рекой
Зажигались огни,
В небе ярком заря догорала.
Сотня юных бойцов
Из буденновских войск
На разведку в поля поскакала.

Они ехали долго
В ночной тишине
По широкой украинской степи.
Вдруг вдали у реки
Засверкали штыки —
Это белогвардейские цепи.

И без страха отряд
Поскакал на врага.
Завязалась кровавая битва.
И боец молодой
Вдруг поник головой —
Комсомольское сердце пробито.

Он упал возле ног
Вороного коня
И закрыл свои карие очи.
«Ты, конек вороной,
Передай, дорогой,
Что я честно погиб за рабочих!»

Там вдали, за рекой,
Уж погасли огни,
В небе ясном заря загоралась.
Капли крови густой
Из груди молодой
На зеленые травы сбегали.

И ее запели — сначала коллеги-чекисты, потом — в армии.
Пели ее и в Великую Отечественную — потому она попала в концерт «Песни Победы»:
Елена Ваенга (хорошо, но черезчур по-советски официально-трогательно.

Конечно, после появления в фильме «Как закалялась сталь» — пела ее вся страна.
Как всякая песня, «ушедшая в народ», конечно и эта видоизменялась — отдельные слова, строчки. В сборниках можно найти три-четыре достаточно близких друг к другу вариантов.
Неоднократно встречал и варианты «белогвардейские» — в них только цепи становились красными, буденновские войска — то корниловскими, то колчаковскими. И погибали — офицер, корнет, казак.
Несомненно, могла эта песня в каких-то видах в гражданскую существовать в белогвардейских частях.
Хотя, уверен, известные на сегодня варианты — все-таки позднейшие переделки, так что текст приводить смысла не вижу (кому интересно — вот с деникинскими войсками, русским сердцем и казаком молодым). Встречал и «махновские» ее варианты, тоже переделки — но об этом потом.
Однако, и прочно вошедшая в «правильный» репертуар песня с текстом Кооля была переделкой старой казачьей — об операции времен русско-японской войны, когда казаки неудачно штурмовали город Инкоу. Пост об этом варианте и событиях, связанных с песней, недавно прокатился по цитатникам моих друзей.
Вот так песня звучит в исполнении Максима Кривошеева (первый раз мне показалось, что это Боб поёт).

За рекой Ляохэ загорались огни,
Грозно пушки в ночи грохотали,
Сотни храбрых орлов
Из казачьих полков
На Инкоу в набег поскакали.

Пробиралися там день и ночь казаки,
Одолели и горы и степи.
Вдруг вдали, у реки,
Засверкали штыки,
Это были японские цепи.

И без страха отряд поскакал на врага,
На кровавую страшную битву,
И урядник из рук
Пику выронил вдруг:
Удалецкое сердце пробито.

Он упал под копыта в атаке лихой,
Кровью снег заливая горячей,
Ты, конек вороной,
Передай, дорогой,
Пусть не ждет понапрасну казачка.

За рекой Ляохэ угасали огни.
Там Инкоу в ночи догорало.
Из набега назад
Возвратился отряд
Только в нем казаков было мало…

Вот еще один вариант — каковы голоса!

В примечаниях к этому ролику указано, что текст публиковался П.Н. Красновым. Думаю, новую жизнь этому варианту дала все-таки опубликованная в «Парламентской газете» в 2000-м году статья Виталия Апрелкова, есаула Забайкальского казачьего войска с историей песни и старым текстом.
Оттуда цитирую изложение событий, о которых сложена песня:

1904 год. Декабрь. Маньчжурия. В разгаре Русско-японская война. Военное счастье — на стороне врага. У русских ни одной победы с начала боев. Только что пришла весть, надломившая дух нашей Маньчжурской армии, — пал Порт-Артур. Причем не взятый врагом штурмом, а капитулировавший! Японцы начали немедленную переброску своей высвободившейся армии на север, чтобы разгромить русских окончательно.

Именно в те трагические дни командир отдельной Забайкальской казачьей бригады генерал-майор Павел Мищенко получил приказ возглавить кавалерийский рейд в тыл врага и захватить приморскую станцию Инкоу и вывести из строя железную дорогу на участке Ляохэ — Порт-Артур. Выбор Мищенко был не случаен — его казаки были признаны героями и любимцами всей Маньчжурской армии. Генералу было предоставлено право сформировать особый сборный отряд.

Мищенко вызвал добровольцев, честно предупредив: «раненые и больные, в отступление от обычного правила, будут брошены, дабы не обременять отряд и не замедлять скорость его движения». (Кстати, верный себе, Мищенко так и не оставил японцам ни одного раненого, хотя их будет немало. — Авт.). Добровольцев вызвалось больше, чем требовалось, и 26 декабря (по старому стилю) 75 сотен и эскадронов при 22 орудиях, прорвав левый фланг японских позиций, ушли за реку Ляохэ.

В канун Нового, 1905 года части Мищенко вышли к сильно укрепленным позициям Инкоу, стоящему у впадения реки Ляохэ в морской залив. Кавалеристам противостояли японские пехотинцы, уже поджидавшие их в окопах: внезапного удара не получилось. Чтобы не сбиться ночью при эвакуации раненых, командование отряда приказало зажечь костры — ориентиры у окрестных деревень. После артподготовки вспыхнули огни и в самом городе Инкоу — там начались пожары. Вот эти-то самые огни и сыграли свою роковую роль в ту новогоднюю ночь. Не зная местности, путаясь в чехарде костров и пожаров, войска сбились с пути, не зная, на какие огни выходить.

Японцы, засевшие за каменными укреплениями, хладнокровно расстреливали атакующих с расстояния в сто шагов. Казаки, находящиеся в первых рядах, попадали в волчьи ямы, запутывались в колючей проволоке, их винтовки и шашки были бессильны против артиллерийской картечи и ружейно-пулеметного огня. Трижды они яростно шли на приступ, и трижды остатки сотен откатывались назад. Жгучий мороз добивал раненых, которых не было возможности подобрать сразу.

Инкоу не был взят, но и планируемое японским командованием наступление в начале 1905 года не состоялось. На память от того набега в забайкальских, уральских и донских станицах остались не только Георгиевские кресты, похоронки и рассказы участников, но и песни

На первый взгляд, на казачьи песни (и текстом особенно) не очень похоже. Однако, знающие люди говорят — очень кавалерийская мелодия, замечательно на аллюры раскладывается.

Но и этот вариант, вполне возможно — не первый! Сам Кооль говорил, что мелодия и ритм стиха в целом им позаимствованы у старой каторжанской песни «Лишь только в Сибири займется заря», популярной еще в конце XIX века (записи не нашел — но представить легко):

Лишь только в Сибири займется заря,
По деревням народ пробуждается.
На этапном дворе слышен звон кандалов —
Это партия в путь собирается.

Арестантов считает фельдфебель седой,
По-военному строит во взводы.
А с другой стороны собрались мужики
И котомки грузят на подводы.

Вот раздался сигнал: — Каторжане, вперед! —
И пустилися вдоль по дороге.
Лишь звенят кандалы, подымается пыль,
Да влачатся уставшие ноги.

А сибирская осень не любит шутить,
И повсюду беднягу морозит.
Только силушка мощная нас, молодцов,
По этапу живыми выносит.

Вот раздался сигнал, это значит – привал,
Половина пути уж пройдена.
А на этом пути пропадает народ:
Это нашим царем заведено.

Молодцы каторжане собрались в кружок
И грянули песнь удалую,
Двое ссыльных ребят, подобрав кандалы,
Пустилися в пляску лихую.

Это «официальный» ее вариант, вошедший в большинство сборников. Есть и другой, менее пафосный и более «народный»:

Когда на Сибири займется заря
И туман по тайге расстилается,
На этапном дворе слышен звон кандалов –
Это партия в путь собирается.

Каторжан всех считает фельдфебель седой,
По-военному ставит во взводы.
А с другой стороны собрались мужички
И котомки грузят на подводы.

Раздалось: «Марш вперед!» — и опять поплелись
До вечерней зари каторжане.
Не видать им отрадных деньков впереди,
Кандалы грустно стонут в тумане.

Возможно, «Когда на Сибири». и стала основой и для казачьей, и для чекистской версий.

Но и это не всё. Еще в 1862 году Всеволод Крестовский написал стихи, которые стали известны в качестве цыганского романса «Андалузянка», исполнявшегося, видимо на эту же или очень близкую мелодию.

Андалузская ночь горяча, горяча,
В этом зное и страсть, и бессилье,
Так что даже спадает с крутого плеча
От биения груди мантилья!

И срываю долой с головы я вуаль,
И срываю докучные платья,
И с безумной тоской в благовонную даль,
Вся в огне, простираю объятья.

Обнаженные перси трепещут, горят, —
Чу. там слышны аккорды гитары.
В винограднике чьи-то шаги шелестят
И мигает огонь от сигары:

Это он, мой гидальго, мой рыцарь, мой друг!
Это он — его поступь я чую!
Он придет — и под плащ к нему кинусь я вдруг,
И не будет конца поцелую!

Я люблю под лобзаньем его трепетать
И, как птичка, в объятиях биться,
И под грудь его падать, и с ним замирать,
И в одном наслаждении слиться.

С ним всю ночь напролет не боюсь никого —
Он один хоть с двенадцатью сладит:
Чуть подметил бы кто иль накрыл бы его —
Прямо в бок ему нож так и всадит!

Поцелуев, объятий его сгоряча
Я не чую от бешеной страсти,
Лишь гляжу, как сверкают в глазах два луча, —
И безмолвно покорна их власти!

Но до ночи, весь день, я грустна и больна,
И в истоме всё жду и тоскую,
И в том месте, где он был со мной, у окна,
Даже землю украдкой целую.

И до ночи, весь день, я грустна и больна
И по саду брожу неприветно —
Оттого что мне некому этого сна
По душе рассказать беззаветно:

Ни подруг у меня, ни сестры у меня,
Старый муж только деньги считает,
И ревнует меня, и бранит он меня —
Даже в церковь одну не пускает!

Но урвусь я порой, обману как-нибудь
И уйду к францисканцу-монаху,
И, к решетке склонясь, всё, что чувствует грудь,
С наслажденьем раскрою, без страху!

Расскажу я ему, как была эта ночь
Горяча, как луна загоралась,
Как от мужа из спальни прокралась я прочь,
Как любовнику вся отдавалась.

И мне любо тогда сквозь решетку следить,
Как глаза старика загорятся,
И начнет он молить, чтоб его полюбить,
Полюбить — и грехи все простятся.

Посмеюсь я тайком и, всю душу раскрыв,
От монаха уйду облегченной,
Чтобы с новою ночью и новый порыв
Рвался пылче из груди влюбленной.

Во всяком случае, на этот мотив исполнялись варианты фольклорной переработки «Андалузянки», «Афонская ночь»:

Ах, афонская ночь так была хороша!
В небе черном звезда загоралась.
На терновой скамье под чинарой густой
Я монаха всю ночь дожидалась.

Нет родных у меня, нет друзей у меня.
Старый муж только деньги считает.
Он так любит меня, так ревнует меня:
Даже в церковь одну не пускает.

Убегу от него, убегу всё равно,
Убегу к молодому монаху.
Я его обниму, сколько хватит мне сил,
Ведь люблю я монаха без страха.

Ах, афонская ночь так была хороша!
В небе ясном заря загоралась.
На терновой скамье под чинарой густой
Я с монахом всю ночь целовалась.

Этот вариант звучал в 2008 году в программе «В нашу гавань заходили корабли» — но видео я не нашел, может, кто поможет?
Алла Смирнова исполнила этот романс на мотив, более всего сегодня известный по красноармейской песне «Там вдали, за рекой»
Мы разобрались, что она, как видимо, и казачья «За рекой Ляохе», берет начало в каторжанской «Лишь только в Сибири займется заря». Можно было бы предположить, что первоначальная мелодия «Андалузянки» просто затерялась и вытеснилась более известной, но в текстах «Андалузянки» и «Там вдали, за рекой» есть параллели: «Расскажу я ему, как была эта ночь Горяча, как луна загоралась» («Андалузянка»), «В небе ярком заря догорала» и «В небе ясном заря загоралась» («Там вдали, за рекой»). В «Афонской ночи» аналогично — «В небе черном звезда загоралась» и «В небе ясном заря загоралась». Если «Афонская ночь» и могла возникнуть после «Там вдали, за рекой», взяв ее строчки, то уж «Андалузянка» старше последней на более чем полвека.
Так что «Андалузянка» вполне могла петься на этот мотив — и более того, неизвестно, какая из песен появилась раньше — «Андалузянка» или «Лишь только в Сибири займется заря» — а значит, и стала источником мелодии для последующих песен.

В годы горбачевской перестройки я услышал множество пародийных стилизаций, самая популярная из которых, про израильскую армию («и бесплатно отряд поскакал на врага. «, «рабиновичв ранило в. спину») — ее до сих пор можно услышать от «арбатских бардов» у вахтанговского театра. В «лихие 90-е» пели про «там вдали у реки терли терки братки», где, конечно «рекетир молодой». Может, и не лучшие из вариантов — и тем не менее, это тоже продолжение жизни песни, вот уже в третьем столетии.

По ходу поисков для этого постинга выяснилось, что при Советской власти был не только чекистско-комсомольский вариант — была и песня раскулаченных из Саратовской губернии, высланных в 1930-м на Пинегу:

Закинут, заброшен я в Северный край,
Лишен драгоценной свободы.
И вот протекает вся молодость моя,
Пройдут самы лучшие годы.

Товарищи-друзья раскулачили меня,
Во что ж вы меня превратили?
Богатство мое все пошло ни во что,
На север меня проводили.

И вот я впоследствии на севере живу,
Никто на свиданье не ходит,
В неволе сижу и на волю гляжу,
А сердце так жаждет свободы.

Однажды толпа любопытных людей
Смотрела с каким-то надзором,
Как будто для них я разбойником был,
Разбойником, тигром и вором.

Товарищи-друзья, вы не смейтесь надо мной,
Быть может, и с вами случится:
Сегодня — герой, а назавтра с семьей,
Быть может, придется проститься.

Такой текст аписан М. А. Лобановым в 1992 г. в Ленинграде от Ефросиньи Александровны, в девичестве Дунаевой, род. в 1918 г. в деревне Явзоры Сурской волости в Пинежье; песню слышала в родной деревне от раскулаченных из Саратовской губернии в 1930-31 гг. далее цитирую его статью «Песня раскулаченных»

А почему бы и не верная? Песня-то — старая каторжанская.

Но и это — не всё. Обещал вернуться к «махновскому» варианту — смотрите, вот и украинский текст. Очень мне нравится. Причем исполнитель, Тарас Житинский, исполняет ее на «старинную казацкую мелодию времен Украинской Народной Республики». (Отступая от темы, не могу заодно не дать ссылочку на другую старую песню, которая у него тоже — махновская, и о которой я уже писал — еще про атамана Платова сочиненная «Любо, братцы, любо»)

Вот такие дела, товарищи Шухрай и Корчагин, с песней вашей буденновской.
Она, надеюсь, еще не одну сотню лет проживет. Интересно, какой и чьей будет при моих внуках?
Написано man-yak Прочитать цитируемое сообщение

Источник

Геннадий Шпаликов

Из сборника «Стихи других авторов из моей коллекции. Старые тетрадки» на этой странице;
см. также «Краткое предисловие к сборнику»: http://www.stihi.ru/2016/11/07/358.

***
Бывает всё на свете хорошо, —
В чём дело, сразу не поймёшь, —
А просто летний дождь прошёл,
Нормальный летний дождь.
Мелькнёт в толпе знакомое лицо,
Весёлые глаза,
А в них бежит Садовое кольцо,
А в них блестит Садовое кольцо,
И летняя гроза.
А я иду, шагаю по Москве,
И я пройти ещё смогу
Солёный Тихий океан,
И тундру, и тайгу.
Над лодкой белый парус распущу,
Пока не знаю, с кем,
Но если я по дому загрущу,
Под снегом я фиалку отыщу
И вспомню о Москве.

***
По несчастью или счастью
Истина проста:
Никогда не возвращайтесь
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратно
Я бы запретил,
И прошу тебя, как брата,
Душу не мути.
А не то рвану по следу,
Кто меня вернет?
И на валенках уеду
В сорок первый год.
В сорок пятом угадаю,
Там, где — Боже мой! —
Будет мама молодая
И отец живой.

***
https://www.youtube.com/watch?v=R3I-8pqM4c8
Сергей Никитин исполняет под гитару

Там за рекою, лошади бредут,
Они на том, а я на этом берегу.
Как медленно они переступают,
И гаснет медленно осенний день.
И книгу старую я медленно листаю,
Там лошади бредут, переступая,
И гаснет день, и гаснет день.
Там за рекою, лошади бредут.

***
Бывают крылья у художников,
И у портных, и у сапожников
Но лишь художники открыли,
Как прорастают эти крылья
А прорастают они так —
Из ничего, из ниоткуда,
Нет обьяснения у чуда,
И я на это не мастак!

***
Ах, утону я в Западной Двине
Или погибну как-нибудь иначе,-
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.

Они меня на кладбище снесут,
Простят долги и старые обиды.
Я отменяю воинский салют,
Не надо мне гражданской панихиды.

Не будет утром траурных газет,
Подписчики по мне не зарыдают,
Прости-прощай, Центральный Комитет,
Ах, гимна надо мною не сыграют.

Я никогда не ездил на слоне,
Имел в любви большие неудачи,
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.

***
Лают бешено собаки
В затухающую даль,
Я пришел к вам в черном фраке,
Элегантный, как рояль.
Было холодно и мокро,
Жались тени по углам,
Проливали слезы стекла,
Как герои мелодрам.
Вы сидели на диване,
Походили на портрет.
Молча я сжимал в кармане
Леденящий пистолет.
Расположен книзу дулом
Сквозь карман он мог стрелять,
Я все думал, думал, думал —
Убивать, не убивать?
И от сырости осенней
Дрожи я сдержать не мог,
Вы упали на колени
У моих красивых ног.
Выстрел, дым, сверкнуло пламя,
Ничего уже не жаль.
Я лежал к дверям ногами —
Элегантный, как рояль.
1959

***
Мы поехали за город,
А за городом дожди.
А за городом заборы,
За заборами — вожди.
Там трава немятая,
Дышится легко.
Там конфеты мятные,
Птичье молоко.
За семью заборами,
За семью запорами
Там конфеты мятные,
Птичье молоко.

***
Я к вам травою прорасту,
Попробую к вам дотянуться,
Как почка тянется к листу
Вся в ожидании проснуться.
Однажды утром зацвести,
Пока её никто не видит,
А уж на ней роса блестит
И сохнет, если солнце выйдет.
Оно восходит каждый раз
И согревает нашу землю,
И достигает ваших глаз,
А я ему уже не внемлю.
Не приоткроет мне оно
Опущенные тяжко веки,
И обо мне грустить смешно,
Как о реальном человеке.
А я — осенняя трава,
Летящие по ветру листья,
Но мысль об этом не нова,
Принадлежит к разряду истин.
Желанье вечное гнетёт,
Травой хотя бы сохраниться —
Она весною прорастёт
И к жизни присоединится.

***
Остается во фляге
Невеликий запас.
И осенние флаги
Зажжены не про нас.

Вольным — вольная воля,
Ни о чем не грущу.
Вздохом в чистое поле
Я себя отпущу.

Но откуда на сердце
Вдруг такая тоска?
Жизнь уходит сквозь пальцы
Желтой горстью песка.

***
Людей теряют только раз,
И след, теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.
А если он уходит днем,
Он все равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернем,
Пока он площадь переходит.
Немедленно его вернем,
Поговорим и стол накроем,
Весь дом вверх дном перевернем
И праздник для него устроим.

Геннадий Фёдорович ШПАЛИКОВ (6 сентября 1937, г.Сегежа Карельской АССР — 1 ноября 1974, Переделкино; похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве) — советский поэт, кинорежиссёр, киносценарист.
Здесь: http://www.shpalikov.ru/ — подробное и доброжелательное описание непростого творчества этого талантливого человека и трагически краткой жизни.

Здесь: https://www.youtube.com/watch Воспоминания людей, бывших с ним рядом и о том времени: Геннадий Шпаликов. Людей теряют только раз.

Шпаликов Г. Ф. Прощай, Садовое кольцо. Сборник стихов. Москва: ЭКСМО-Пресс, 2000.

Музей шансона Тексты песен, стихи, в т.ч. Г.Шпаликова

*** Танюша, Вы для меня открыли нового поэта. Фамилия была на слуху, но стихов его не знала. Разве что «Садовое кольцо». Спасибо!
Зинаида Палайя 23.02.2016

*** Вот-вот. Собственно, для того и задумано, чтобы вспомнить или заново узнать. Многое я для себя тоже сейчас открываю, перелистывая и перетряхивая интернетные страницы, как и в этом случае.
Рада Вашему отклику всегда и каждый раз снова.
Ваша
Татьяна Айххорн 23.02.2016

Источник



За Москвою-рекой

СЛАВНОМУ ОТРЯДУ РАБОЧЕГО КЛАССА

СОВЕТСКОГО СОЮЗА — ТЕКСТИЛЬЩИКАМ

ПОСВЯЩАЕТСЯ ЭТА КНИГА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Второй день на даче Толстяковых в Софрино шли приготовления ко дню рождения Милочки. Ей исполнялось двадцать два года. Празднество устраивали в субботу, чтобы можно было повеселиться и потанцевать вволю.

Мать Милочки, Лариса Михайловна, сумела настоять на том, чтобы муж предоставил в ее распоряжение легковую машину. «Хотя бы на эти два дня», — с видом мученицы сказала она, подчеркивая тем самым и скромность своих притязаний, и обычную незаинтересованность мужа в домашних делах. И вот шофер Ваня, загорелый молодой человек, весельчак и балагур, уже не раз курсировал между Москвой и дачей, исполняя многочисленные поручения хозяйки.

— Не забудьте, пожалуйста, купить хрену и две банки майонеза, — наставляла Лариса Михайловна, отправляя его рано утром в субботу в очередной рейс. — Подо-* ждите. Больше ничего не надо? — Она сжала пальцами виски. — Просто голова разламывается!

— Вроде больше ничего. А впрочем, пока обернусь, вы, может, и еще чего надумаете, — с усмешкой ответил Ваня и добавил: — Что ж, для стального коня семьдесят километров не крюк, съездим еще раз!

Любаша, пожилая, рыхлая, добродушно-ворчливая домработница, шлепая босыми ногами по крашеному полу, принялась за генеральную уборку. На кухне жарились пироги. Чуть не каждую минуту с криком: «Ой, батюшки, не сгорели бы!» — она бежала взглянуть на них.

В одиннадцатом часу в столовую спустилась заспанная Милочка, в длинном шелковом халате, в мягких домашних туфельках на босу ногу. Сегодня она не поехала в институт.

— Милая моя соня! Разве можно так долго спать в такой день? — с ласковой укоризной сказала Лариса Михайловна, целуя дочь.

— До рассвета читала. Этот «Лунный камень». не оторвешься.

— Ну, умывайся скорее и давай завтракать. Я с утра на ногах и еще ничего не ела.

Милочка распахнула дверь на террасу.

— Холодно, сыро! — Она зябко поежилась, прикрыла дверь и повернулась к матери. — А Леня где?

— Поехал в институт.

— Противный! Ведь обещал сегодня быть дома.

— У него комсомольское собрание.

Во время завтрака, задумчиво глядя на мокрые листья сирени за слегка запотевшим окном, Милочка обсуждала предстоящую вечеринку.

— Надеюсь, будет весело. Ленка замечательно поет цыганские романсы, шикарно танцует. Саша принесет аккордеон. Надо, чтобы Вадим почитал свои стихи. По-моему, у него проблески гениальности.

театральной декорацией

облокотившись на горизонт.

— Ешь, Милочка! Остынет. И потом — у меня еще столько дел!

— Ну, и Борис, конечно, придет. И непременно — Сережа. Вот кто никогда не забывает о дне моего рождения!

— Не понимаю твоей нетребовательности: зачем тебе этот Сережа? — Лариса Михайловна досадливо поморщилась.

— Что значит зачем? Сережа очень хороший парень!

— Ничего особенного в нем не нахожу, самый обыкновенный рабочий, хотя и называется помощником мастера. Дружба — это и общность духовных интересов, и сходство характеров. А что у тебя с «им общего? Разве ты не понимаешь, что, следуя своей детской привязанности, ты только поддерживаешь в парне надежды, которым никогда не суждено сбыться, ставишь его в неловкое положение перед нашими друзьями? Мало ли с кем случается дружить в школе. Ты же не маленькая, пора смотреть на жизнь серьезнее. Хоть его пожалей. Ну что он рядом с тем же Борисом? Борис — культурный человек, у него и манеры и тон воспитанного юноши. Или — Николай Николаевич: инженер, образованный, остроумный, кончает аспирантуру, человек с будущим.

— Мамочка, милая, сколько страсти, какой проникновенный монолог! Только ты опоздала со своими рассуждениями минимум на полстолетия, так что не трать пыл понапрасну!

— Жизнь остается жизнью, и каждому хочется устроить ее как можно лучше.

— Вечно одно и то же: мудрость отцов и неразумие детей!

— Хорошо, хорошо, не сердись, не буду! — Лариса Михайловна горестно вздохнула. — Когда-нибудь вспомнишь мои слова и поймешь, как я была права.

Желая прекратить этот неприятный ей и за последнее время часто повторявшийся разговор, Милочка демонстративно раскрыла книгу, которую принесла с собой, и, отодвинув недопитый кофе, стала читать.

Мать, обиженно поджав губы, взглянула на дочь.

— Хоть бы толком сказала, кого ты пригласила. Должна же я знать, на сколько человек накрывать стол!

Милочка подняла голову от книги и, загибая длинные, тонкие пальцы, принялась считать вслух:

— Вадим, Лена, Борис, Саша, Лиза, Сережа. В общем, моих друзей наберется человек десять.

— Да нас четверо — четырнадцать, — продолжала счет «Лариса Михайловна. — Инженер Никитин с сестрой — шестнадцать. Ну, и, конечно, Юлий Борисович. Вот по-настоящему воспитанный человек! Такие, как он, в наше время редкость! Накроем стол на двадцать персон, — хватит?

— По-моему, вполне, — согласилась Милочка.

Накинув на плечи пальто и взяв у Любаши ножницы,

она вышла в сад — нарезать цветов для стола.

Хорошо спланированный и отлично обработанный участок вокруг двухэтажной дачи с застекленной террасой и балконом имел форму правильного квадрата. И чего только не было на этом участке! Клен, старые липы, березы, голубые елки, в тени которых летом развешивали гамаки. Дикий виноград, оплетавший террасу, уже заметно покрасневший, поднимался до самой крыши. Десятка полтора раскидистых яблонь хотя и требовали от сторожа немалой заботы, но плодоносили почему-то плохо. Вдоль забора тянулись кусты малины, крыжовника, смородины. Грядки клубники начинались у небольшого огорода за летней кухней. Особой гордостью хозяина дачи, Василия Петровича Толстякова, были цветы. Их было множество — и под окнами, и на клумбах возле террасы, и по обеим сторонам посыпанной красным песком дорожки, ведущей к калитке. Но сейчас одни только георгины и астры на большой клумбе перед домом радовали глаз яркостью красок, и Милочка направилась к ним.

К шести часам вечера все было готово к встрече гостей. Комнаты прибраны по-праздничному, полы натерты до блеска. В саксонских вазах, стоявших на маленьких полированных столиках по углам столовой, красовались георгины самых причудливых расцветок. Большой стол, покрытый белоснежной скатертью, ломился под тяжестью вин и снеди. На длинных блюдах заливная рыба, на других — разнообразные закуски:, икра, шпроты, крабы, сардины, маринованные белые грибы, ветчина, всевозможные колбасы, сыр на фарфоровых дощечках — словом, всего было вдоволь. Водка, настоянная на вишне и на апельсиновых корках, разлита была в пузатые хрустальные графинчики, отделанные серебром. Коньяк и дорогие десертные вина стояли в бутылках, что, по мнению хозяйки дома, должно было еще раз подчеркнуть ее утонченный вкус и знание «света».

Лариса Михайловна питала особую слабость к дорогому, старинному фарфору и хрусталю. Она не в силах была пройти мимо комиссионного магазина и не заглянуть в него. Часами могла она простаивать возле прилавка, выбирая копенгагенскую тарелку. В буфете и горках хранились коллекции фарфора, хрусталя, отряды причудливых безделушек выстроились на пианино, стены комнат были увешаны тарелочками.

Источник

Дима Билан — Там за рекою лес

• Прослушиваний: 172
• Длительность: 04:26
• Размер: 10.15 Мб
• Качество: 320 kbps
• Дата релиза: 29-04-2020, 15:52

Скачать и слушать песню Дима Билан — Там за рекою лес в формате mp3 на любом устройстве, даже на телефон. Качество трека 320 кбит/с и длительностью 04:26, размером 10.15 Мб.

Дима Билан — Там за рекою лес текст песни

Не прячь слезы
Это честно, так искренно
Прошу, не будь взрослой
Мне это так нужно немыслимо

Игра в правду до слепоты
Мы друг друга теряем в ней
Опять спорить до хрипоты
Ну зачем тебе быть сильней
Нашей любви?

Там, за рекою, лес
Там мы построим дом
Я разведу огонь
Чтобы нас отогреть

Что хочешь — забери
Сердце мое сжигай
Все это — меньше
Моей любви к тебе

Мои руки станут твоей силой
Я верю в нас
И стану мудрым, чтобы быть рядом
Пока огонь не погас

Ты просишь время, тебе можно
Взять последний мой вдох
Я шел к жизни к твоим коленям
Я был так одинок
А теперь

Там, за рекою, лес
Там мы построим дом
Я разведу огонь
Чтобы нас отогреть

Что хочешь — забери
Сердце мое сжигай
Все это — меньше
Моей любви к тебе

Источник